>>176205
> Короче, выражение красивое, поэтому его так легко подхватили, но начинает сыпаться при любой попытке анализа.
Так происходит с любым выражением на естественном человеческом языке, выходящем за пределы формальных логических и математических выражений. Если необходимость задавать дальнейшие вопросы для тебя означает «начинает сыпаться», то тебе лучше не читать ничего кроме алгебры.
По теме-то да, ядро морали примерно одинаково, даже дикари пытаются сочувствовать (!) даже животным, которых убивают (их что-то не очень смущают софизмы на тему «как не желать другому того, чего не хочу себе, если другой не я», их вот даже разное количество конечностей у существ не останавливает в попытке применять «золотое правило»). Но в применении его есть масса вариаций, что неудивительно в связи хотя бы с разными запасами знаний у разных людей.
– Хорошо! Вы убедили меня, что обратимое и делимое время – неблагодарное свойство Творения, – сказал явно раздосадованный король. – А все же пошевелите мозгами. Смелее! Подумайте хотя бы вот над чем. Нынешний мир ведет себя более или менее индифферентно. Не слишком благоприятствует своим обитателям, но и не слишком их угнетает. Это равнодушие легко порождает фрустрацию. Как известно, холодное безразличие родителей калечит психику детей, а равнодушный холод Вселенной – и подавно! Разве не должен быть мир внимательным, заботливым, на каждом шагу охранять своих обитателей, предупреждать каждое их желание? Одним словом, не они к нему, а он к ним должен приспосабливаться! Ну, скажем, усталый путник падает со скальной гряды, потому что он поскользнулся. У нас он разобьется вдребезги. А в новом мире место, на которое он должен упасть, быстренько размягчится в пух. Путешественник отряхнется – и снова в путь. Ну как? – Король даже засиял. – Разве это не прекрасно? Почему же вы молчите?
– Потому что благорасположение – вещь относительная, – сказал Клапауций. – Возьмем того же путника. Может быть, ему жизнь опостылела и он сам бросился в пропасть? Наверное, в этом случае камням следовало бы остаться твердыми? Но это уже подразумевает чтение мыслей.
– Допустим. Почему бы нет, если мы ничем в нашем творчестве не ограничены? – отпарировал король.
– Почему бы нет? Предположим, наш путник несет важную весть. Если он ее донесет, ауриды победят бенидов, а если не донесет – войну выиграют бениды. С точки зрения ауридов камни должны размягчиться, а по желанию бенидов должны стать еще более твердыми. Но это еще не все. Если этот странник пройдет через горы, он встретит женщину, которая родит ему сына. А сын потом расценит поступок отца как деяние низкое и подлое. Он назовет его предателем, ибо я забыл сказать, что путник сам был бенидом. Сыновнее обвинение так потрясет всех, что, окруженный всеобщим презрением, путник повесится. Если милосердная ветвь обломится, он бросится в воду. Если благожелательная вода выбросит его на берег, он примет яд. И так далее. Как долго заботливый мир будет усугублять его душевные муки, отсрочивая его физический конец? Может быть, лучше бы он сразу повис? Но если так, то не лучше было бы ему сгинуть в пропасти, не оставив потомства, чем повеситься от укоров сына? Я знаю, что пожелает возразить государь: все дело в том, действительно ли странник был предателем, и еще в том, какая сторона заслуживала победы. Ну, предположим, что справедливый человек пожелал бы победы бенидам как более слабо вооруженным, но благородным по духу. Тогда то, что путник предал своих и обеспечил победу ауридам, плохо. Однако дело на этом не кончается, ибо я пересказываю не повесть, а всеобщее бытие, которое конца не имеет. Воцарившись над бенидами, ауриды через сто лет, сами того не замечая, поддались влиянию побежденных. Тогда они поняли всю ненужность военного насилия и заключили с бенидами союз равных с равными, который принес благо обоим народам. Выходит, что камни не должны были размягчаться. Параллельно можно рассмотреть, что будет, если путник погибнет. Тогда победят бениды. Эта победа превратит мирный народ, поощряющий искусства, в грубых вояк. Искусство придет в упадок, начнутся завоевания, и через сто лет из справедливых людей получатся грабители, против которых в конце концов восстанет вся планета. И что же получается? Учитывая такой оборот событий, скалы должны были все же смягчиться, хотя на них и летел предатель. Поскольку события, о которых я говорю, должны получить дальнейший ход, то в зависимости от того, смотрим ли мы на последствия падения через пять, пятьдесят или пятьсот лет, скалы должны были бы то размягчаться, то твердеть. А потому благожелательный мир должен, увы, окончательно свихнуться, пытаясь делать вещи, взаимно противоположные.
© Станислав Лем, «Повторение»
Тем не менее, невозможным успешное применение «золотого правила» это не делает, просто вносит статистическую неопределённость. Уже в приведённом отрывке диалога, например, есть ошибка, связанная с тем, что подлинно благожелательный мир следил бы за событиями всё время, а не одним одиночным вмешательством при падении путника.
И любые имеющиеся альтернативы «золотому правилу», по обыкновению, либо хуже, либо неявно используют само же «золотое правило» как мерило своей эффективности. Например, либертарианцы-рэндисты иногда утверждают, что если каждый будет заботиться только о себе, будет лучше для всех, но само стремление, чтобы в итоге пусть и эгоистических действий вышло «лучше для всех», не эгоистично.
Получается примерно как с аристотелевской логикой. Уж сколько раз её пилили за убогость разные просветлённые гениальные фрики с огнём в глазах, выдумывали альтернативы, нечёткую логику, троичную, квантовую... а работоспособность всех этих новых логик всё равно приходится оценивать по Аристотелю: либо они помогают, либо нет.